Валаам моего детства - загадочный, почти "запретный" остров, скрывающий тайну, о которой иногда обиженно намекал старик-сосед, не ладивший с невесткой: "Надоел я им, так свезли бы на Валаам!.." Иногда мама отправлялась туда в однодневную командировку (до острова какой-то час плавания от моей родной Сортавалы), и я навязывалась к ней в компанию. Поднимаясь от пристани по крутой дороге, обсаженной деревьями-исполинами, изо всех сил старалась не смотреть по сторонам. Но все равно видела встречающих каждое приходящее с материка судно - безногих инвалидов на тележках, безруких, слепых, уродов...

   Тот Валаам, остров скорби, где районные власти решили спрятать всех несчастных калек, немощных стариков и душевнобольных, - канул в прошлое. Мою Сортавалу православные теперь называют исконно русским, прекрасным именем Сердоболь. И попробуй по забывчивости сказать чуждое, издевательское, завоевателями данное этому городу на века имя-клеймо: "Сорта-вала", "чертово место"! Над глубокой Монастырской бухтой, ограненной высокими скалами и темной полосой хвойного леса, теперь золотится крест главного на Валааме Спасо-Преображенского храма. Валаам сегодня снова - монастырский, как было давно, в минувшее тысячелетие его истории... Святая земля, огороженная от мира водами Ладоги, Северный Афон.

   Историки спорят - какая обитель на Руси древнее: Киево-Печерская или Валаамская? Софийская летопись упоминает об обретении в XII веке нетленных мощей святых основателей монастыря, преподобных Сергия и Германа, по происхождению греков. Есть документальные свидетельства, что в 960 году постриг в монастыре принял преподобный Авраамий Ростовский. А по преданию, в I веке апостол Андрей установил здесь, в Никоновой бухте, крест и предсказал острову великое будущее.

   ...В нижней церкви Спасо-Преображенского храма, освященной во имя преподобных Сергия и Германа Валаамских, под низкими сводами всегда полумрак. Каменные плиты пола точно изъедены временем. Сколько богомольцев роняли на них покаянные слезы, сколько монахов припадали к этому холодному граниту! В шестом часу утра, перед литургией, по проходу от алтаря на середину храма выходит вся братия. В полной тишине и безмолвии слышен шорох жестких черных мантий, рассекающих воздух, стук сапог по каменным плитам. Начинается утренняя молитва, в которой нынешние насельники обители поминают всех почивших предшественников - игуменов, иноков, послушников, подвизавшихся здесь в прошлом. В читаемом чуть позже, на литургии, синодике - старинной рукописной книге, куда записывают в вечное поминовение, можно встретить имена всех русских царей - помазанников Божьих, от кровожадного Иоанна Грозного и реформатора Петра, в увлечении всем западным едва не насадившего в России лютеранство, до недавно канонизированных страстотерпцев Николая и Александры.

   Церковные песнопения исполняются особым "валаамским" распевом - приглушенным, монотонным. Привыкнув, я так полюбила это пение, что любая другая манера исполнения кажется мне теперь чуть ли не "оперной". "Тоны этого напева величественны, протяжны, заунывны, изображают стоны души кающейся, воздыхающей в стране своего изгнания о блаженной, желанной стране радования вечного, наслаждения чистого, светлого..." - лучше, чем святой Игнатий Брянчанинов, благочинный северных монастырей, о валаамском пении не напишешь...

   Более ста лет почитают на острове явившийся здесь очень красивый образ Пресвятой Богородицы "Валаамской" на золотистом фоне, в малиновом амафоре, с младенцем на руках. Ежедневно перед иконой, считающейся чудотворной с того дня в 1887 году, как крестьянка Наталья Андреева получила перед ней исцеление от тяжелой болезни, читаются акафисты. Исцеляет Богородица и поныне. И валаамцы верят, что Матерь Божия имеет к их обители особенное благоволение.

   Процветавший в прошлом веке монастырь легко мог принять до тысячи паломников, а в престольные праздники размещал и четыре. Сегодня поверить в это трудно: крошечная одноэтажная летняя гостиница на сто мест всегда переполнена, "места" заняты даже на полу. Спаси, Господи, послушников Николая и Димитрия, поселили нас почти с комфортом - у себя в конюшне, на сеновале. Монастырская конюшня занимает часть бывшего конюшенно-каретного дома, построенного по проекту модного в прошлом веке архитектора А. Горностаева, воздвигнувшего на Валааме скиты Никольский и Всехсвятский, зимнюю гостиницу и многое другое. А в другой части конюшни, за занавесочками и цветочными горшками, протекает жизнь валаамцев-мирян.

   Даже сегодня, одиннадцать лет спустя после передачи зданий монастыря Русской Православной Церкви, часть келий продолжает занимать местное население. Постиранное белье свешивается, нахально прыгая на ветру, из окон рядом со Святыми вратами монастыря, а под каменными стенами, неподалеку от часовни в честь Божьей Матери, на волейбольной площадке весело кидает мяч молодежь. В монашеских кельях обитают и библиотека, и дом культуры, и поселковая больница. Тяжба церкви с местным населением продолжается не первый год, но двести валаамцев-мирян, для которых на материке, в Сердоболе, построили прекрасный кирпичный дом новой планировки, упрямо не хотят переезжать. Среднее поколение "туземцев", насмотревшись на городскую безработицу, выбор в пользу острова сделало неспроста: за счет туристов и паломников, которым некуда деться, можно безбедно жить - за угол в убогой коммуналке островитяне просят пятьдесят рублей в сутки...

   Возвращение монастыря Церкви государство затягивало изо всех сил. "Восстановлением памятников истории и культуры" здесь одно время занималось аж семь организаций сразу. Валаам объявляли то заповедником, то музеем древней архитектуры. Над оскверненной, но все же прекрасной древней землей Валаама готовились протянуть канатную дорогу, устроить в монастырской гостинице отель, а в той самой конюшне, что стала для нас временным приютом, - открыть кафе! А туристам, полчища которых (до 160 тысяч в год!) посещали святой остров, с гордостью показывали... руины: осыпающиеся фрески, вороньи гнезда под куполами церквей, разбитые камни монашеских надгробий. Своды верхней, ныне реставрируемой церкви в Спасо-Преображенском храме, как утверждают искусствоведы, расписывал сам Илья Репин. Но это не помешало поселковым властям разместить в нем овощехранилище.

   В тихих скитах Валаамского архипелага, где некогда иноки предавались молитвенным подвигам, разместили турбазу республиканского значения, психиатрическую больницу, дом инвалидов, лечебницу для туберкулезников. Глумление над православной святыней достигло предела: в скитских оградах пьяные туристы жгли костры; разрушались с любовью, на века строившиеся из высокопрочного монастырского кирпича здания; дичали сады, дававшие невиданные для этих северных земель урожаи яблок, смородины, крыжовника...

   В годы Советской власти, разбирая на кирпичи каменные скиты, а деревянные часовни - на дрова для печки, новые жители Валаама не раз дивились особой крепости, добротности монастырских строений. Но не только строительные "секреты" - в первую очередь, горячая сердечная молитва строителей-монахов, созидавших "во славу Божию", сделала эти стены такими нерушимыми! А "мерзость запустения" воцарилась на Валааме уже после того, как в 1940 году, спасаясь от безбожных властей новой России, отсюда ушли последние монахи. Ушли по льду Ладожского озера в неведомую Финляндию, со скорбью в сердцах, унося с собой святыни. Чтобы вернуться на разоренный остров только спустя полвека...

   Работа кипит сейчас во всех концах архипелага. Трудятся наемные рабочие, монахи, послушники, паломники, специально приезжающие сюда "помолиться руками", по образному выражению сердобольского священника отца Александра, - "во славу Божию". Благочинный, отец Викторин благословил маленькое послушание и нашей сердобольской группе. Мужчинам - таскать кирпичи на строительстве будущего административного здания, которое, не дожидаясь окончания тяжбы с местными жителями, патриархия решила построить для освобождения келий хотя бы от мирских учреждений. Женщины-паломницы отправились мыть полы в храме, чистить подсвечники.

   Трудное это дело - послушание. В православии оно ценится выше поста и молитвы, потому что всякое приказание должно приниматься как исходящее от самого Бога и исполняться как дело Божие. Всякое своеволие при этом или нерадение - большой грех. Высокие латунные подсвечники нам нужно чистить так, чтобы они сияли, как солнце. Следы старого лампадного масла в щелях, малейшее пятно - недопустимы. Обитель готовится к большому празднику, на который приедет Патриарх Алексий II, священноигумен обители.

   Старшая над послушницами, строгая на вид Мария недовольна качеством нашей работы. Упрекает:

   - Плохо работаете! Потому что без молитвы.

   Мы испуганно обрываем разговоры, казавшиеся нам самим такими благочестивыми, и впервые замечаем, в каком благоговейном молчании и сосредоточенности выполняют порученную работу другие послушницы. На заказанный молебен с чтением акафиста перед ракой преподобных попасть не удается: Мария требует снова и снова переделывать работу, отскабливать, полировать (вот уже четвертый час!) сияющие золотом подсвечники. "Ничего, вам здесь тоже будет слышно, - утешает Мария. - Слушайте, молитесь и работайте. Молитва за послушанием очень высокая."

   Как же это трудно монахам, думаю я, полностью отказаться от своей воли, соображений, мнений, отсечь навсегда гордость, нашептывающую на ухо, что уж ты-то знаешь, как надо... Но даже самые старые, духовно опытные монахи не смели переступить через святое послушание. Никогда, даже по болезни. В воспоминаниях насельников монастыря сохранился такой эпизод: как-то настоятель монастыря, может быть желая испытать, благословил читать неусыпную Псалтирь по усопшим старому монаху Галактиону. Галактион был совершенно слеп. Он не мог разглядеть в помяннике даже буквы, но послушание принял безропотно и - выполнил его! Час за часом клал он земные поклоны, отмаливал чужие грехи с Иисусовой молитвой на устах. А вместо имен, которые не мог прочесть, говорил: "Господи, помилуй Рабов твоих, здесь записанных..."

   Сегодня на Валааме немало послушников-мирян, которые, поработав здесь неделю-другую, возвращаются сюда снова и снова. Неудержимо влекут их к себе не только высокие небеса, глубокие озерные воды и тишина лесов, но "Валаам внутренний", возможность пожить на этой намоленной земле в тишине и глубине сердечной, ничем не развлекаемой, в общении с Богом. Да что далеко ходить за примером: девушки из Сердоболя, наши спутницы по паломничеству, едва вернувшись домой, через неделю, встретившись нам в городе, радостно сообщили, что завтра снова едут на Валаам: "Мы же с первого раза ничего толком не поняли! А наша бабушка говорит, в монастыре надо пожить, потрудиться..."

Н. Васильева